Семья Тимофеевых

Мастер Николай

Hиколай Венедиктович Тимофеев родился в Каслях в середине позапрошлого века и рос после отмены крепостного права. Имея, видимо, в характере охоту к перемене мест, он занимался отхожим промыслом, зарабатывая на строительных работах, на долгие месяцы уезжая из родного дома. Особенно большого умения он достиг в отделочных работах. Инструменты, растворы и краски делал сам, никому это не доверяя. Он знал какие-то особые секреты мастерства.

Однажды, заказов на побелку к Пасхе было так много, что мастер не успевал. К нему пришла обеспокоенная клиентка, сетуя на то, что даже если он и побелит её дом вовремя, она не успеет прибраться, и праздник будет испорчен. ”А вы не беспокойтесь. Стирайте, прибирайтесь, мойте полы, стелите чистые скатерти, всё будет в порядке”, - спокойно ответил он. И верно. Перед самой Пасхой он пришёл в этот дом, побелил все стены и потолки, и ни одна капля не упала на чистые полы.

В 90-х годах неожиданно умерла жена Николая Венедиктовича, оставив троих детей-подростков. Когда он, убитый горем, шел с кладбища, кто-то из родни обратил его внимание на идущую навстречу с полными ведрами молоденькую девушку. Николаю Венедиктовичу было тогда чуть за сорок. По воспоминаниям старших детей, помнящих отца еще нестарым, он был красивым, стройным, с волнистыми тёмными волосами. Считался небедным. Через год они обвенчались с этой девушкой.

Молодая жена Евгения Васильевна, в девичестве Ермакова, была круглой сиротой. В семье её звали Лёля. На ней лежала забота о троих младших сёстрах. До замужества Лёля работала стряпухой в доме Михаила Никитича Тимофеева, владельца крупного частного литейного производства. Хозяин, который приходился дальней роднёй Николаю Венедиктовичу, был известен в Каслях под прозвищем Демидушка. Откуда возникло такое прозвище, сейчас никто сказать не может. Скорее всего, Михаила Никитича не без лёгкой иронии сравнивали с могущественными уральскими заводовладельцами, этакий маленький Демидов. Михаил Никитич подарил своей расторопной прислуге к свадьбе роскошный подарок - швейную машинку марки "Зингер", на которой она в дальнейшем обшивала всю свою многочисленную семью. Машинка эта работала в доме у моей тетки Евдокии до самой её смерти в конце 80-х годов.

За первые годы совместной жизни молодожёны выдали замуж и женили старших детей мужа и отправили учиться в Екатеринбург всех троих сестёр жены. Впоследствии, две сестры Евгении Васильевны, работавшие в годы Первой Мировой войны в екатеринбургском госпитале сёстрами милосердия, вышли замуж за раненых солдат, иностранных подданных, и уехали с ними за границу. Одна даже бросила мужа - старовера, жизнь с которым не складывалась из-за его религиозного фанатизма.

В дальнейшем, наличие родственников за границей было предметом постоянного страха в нашей семье, где в годы разгула политических репрессий трое сородичей было расстреляно, а четверо сослано. В 50-е годы мама получила письмо от одной из тёток из Данцига. Единственная дочь этой тётки погибла, и она хотела передать маме часть наследства. Трудно описать шок, который вызвало это письмо. Ни о каком получении наследства не было и речи. Опасаясь вызова в НКВД, письма и фотографии были спешно уничтожены, а адреса и фамилии со временем забыты.

В 1910 году в Екатеpинбуpге начали строить оперный театр. Производитель работ пермский мещанин Григорий Александрович Голландский набирал по всей округе самых квалифицированных мастеров. Николай Венедиктович вместе с несколькими земляками нанялся на строительство. Оставив быстро разрастающееся семейство в Каслях, он лишь наездами навещал детей и жену. Его приезд был всегда праздником – он привозил для всех множество гостинцев. По местным меркам семья жила зажиточно.

Николай Венедиктович выполнял лепные и малярные работы в зрительном зале. Особенно трудно было делать отделку потолка, приходилось трудиться на высоких "лесах" в неудобных позах. Работа была очень сложной. Театр был построен менее чем за два года, но отделка шла, видимо, дольше, поскольку он ездил в Екатеpинбуpг еще несколько сезонов.

В 80-е годы прошлого века Екатеринбургский театр оперы и балета подвергся реконструкции. Обновлённый и расширенный храм искусства радовал глаз искушённых театралов, но, по мнению знатоков, прежний уровень мастерства лепных работ не был достигнут.

Сыновья и дочери

Семья Николая Венедиктовича Тимофеева, Касли, 1916 год.

Семья Николая Венедиктовича была немалой. В конце августа 1915 года родилась София, моя мама, восьмой ребенок у матери. Интересно, что Николаю Венедиктовичу было тогда далеко за 60. Рождение Софии было омрачено проводами на фронт первенца Павла. Новобранца провожали до Екатеринбурга, где на вокзале Евгения Васильевна так плакала, что у неё случились преждевременные роды, которые приняла её сестра - акушерка. Павел успел ещё поцеловать новорождённую сестрёнку.

Старший сын был самым любимым ребёнком у родителей. Они считали его самым умным и пригожим среди всех своих многочисленных детей. У тёти Евдокии я видела когда-то его фотографию, снятую по случаю проводов на войну: красивый бравый юноша - классический облик "первого парня на деревне". На снимке в петлице его пиджака красовались роскошные георгины, подарок местных красавиц на прощание. Павел погиб где-то в Галиции. Его долго и горько оплакивали не только родители, но и все, кто его знал.

Года через два после появления на свет Софии в семье Тимофеевых родился последний ребенок, хорошенький, словно ангелок. Его назвали Павлом в память убиенного первенца. Прожив около года, младенец умер. Жизнь готовила ему раннее сиротство, репрессии и войны, но Бог сжалился над крошкой, забрав его в свои райские сады. Соня, хоть и была тогда совсем мала, запомнила, как по улицам Каслей скорбная процессия несла маленький гробик.

Все дети семейства Тимофеевых отличались отменным здоровьем и приятной внешностью. Павел, Евдокия, Василий, Глафира и Аркадий имели типичные славянские черты: светлые волосы, голубые или серые глаза, круглое лицо, средний рост и ладную фигуру. Николай и Галина, походившие на отца, были кареглазы, черноволосы, со смугловатой кожей и правильными чертами лица. Их речь и манеры удивляли окружающих благородством, несвойственным выходцам из низов. София мало походила на сестёр, но с возрастом фамильные черты стали более заметны. Центральный сквер Нижнего Тагила с 1935 года около тридцати лет украшала типичная примета того времени - "девушка с веслом", моделью которой была юная Соня.

Старшую дочь Галину, красивую и смышлёную девочку, родители послали учиться на фельдшера в Екатеринбург. Окончив училище, она вскоре вышла замуж за врача Владимира Николаевича Зубрицкого, интеллигентного человека, представителя известной в прошлом екатеринбургской семьи врачей, учителей и художников.

Однажды на пороге дома Тимофеевых появился элегантный молодой человек с тросточкой, в светлом костюме и блестящих штиблетах. Сняв шляпу, он поцеловал руку опешившей Евгении Васильевне и представился её зятем. Чуть позже вошла и Галина, изумив маленькую Соню ослепительной красотой и нарядной одеждой. Одарив всех подарками, молодая пара уехала. Соня долго с плачем бежала вслед за удаляющимся экипажем.

Следующая по старшинству дочь Евдокия была бойкой и имела крутой нрав. В отличие от других детей семейства, учёба её мало интересовала. Когда она еле-еле одолела два класса, мать, решив, что толку от такой учёбы не будет, забрала её из школы, обязав помогать по хозяйству. Дуся не возражала и с видимым удовольствием стала командовать домочадцами. В дальнейшем она никогда не рвалась продолжить образование. Зато её единственная дочь Зоя и в школе, и в институте училась блестяще.

Перед самой революцией на патриархальную жизнь большой семьи обрушилась ещё одна беда. Не успели оплакать смерть старшего и младшего Павлов, как летом 1917 года, когда все были на покосе, большой деревянный дом Тимофеевых сгорел. Поговаривали, что поджог совершил некий завистник, который не мог спокойно смотреть на дружное семейство и возрастающий достаток Тимофеевых. Этот человек затаил обиду ещё с тех пор, как овдовевший Николай Венедиктович женился на Евгении Васильевне, а не на его сестре. Называли даже имя злоумышленника, но, как говорят, не пойман – не вор. Глава семьи наскоро срубил избу на три окна, надеясь в ближайшее время поставить более просторную. Но бесчисленные несчастья, обрушившиеся на страну, помешали его планам. Вслед за мировой войной началась революция, а затем и Гражданская война. В советское время нам внушали воспринимать то время романтическим. Никогда не могла усвоить, какая может быть романтика в братоубийстве.

Голодные двадцатые

В начале 20-x годов на Урале свирепствовал жестокий голод. Засуха 1920-го года и печально известная продразвёрстка были тому причиной. Не обошел голод и Касли. Пресса в советское время об этом бедствии не писала. Ели лебеду, какую-то траву с болот. Однажды соседи привезли целый воз озёрных водорослей. Тимофеевы тоже поспешили за новоявленной панацеей, но пока ездили, в страшных судорогах умерли все, кто попробовал эти водоросли. Воз с отравой спешно вывалили в канаву. В Касли зачастили заезжие казаки с плодородных южноуральских степей. За мешок муки они запрашивали сундук с добром. Обливаясь слезами, мать один за другим отдавала сундуки с приданым четырёх дочерей.

Отец понял, что предстоящую зиму домочадцы могут не пережить. Приближались холода и, как ни тяжело было бросать насиженное место, но нужно было перевозить семью в крупный город, где была надежда пережить бедствие. Он съездил в Екатеринбург, договорился с квартирой и отправил туда старших детей. Они поехали железной дорогой со станции Маук, что в четырнадцати км от Каслей. Отец уже распродал часть имущества, как вдруг Соня заболела тифом. Болезнь была такой тяжёлой, что со дня на день ждали кончину младшей дочери. Время шло, но больная не поправлялась, но и не умирала. Сентябрь был уже на исходе, и надо было ехать, не смотря ни на что. Остатки разорённого хозяйства раздали родственникам, заколотили дом, на телегу положили закутанную Соню и двинулись в путь. Ехали две недели, ночевали, где придётся. В пути застало осеннее ненастье.

Холодным октябрьским вечером 1921 года под непрекращающийся дождь по расползшейся от непогоды дороге на окраину Екатеринбурга въехала тяжело нагруженная телега. Погоняли с трудом вытаскивающую копыта из грязи лошадь пожилой человек с окладистой бородой и статная женщина средних лет. На телеге под навесом укрытая тряпьём в беспамятстве лежала больная тифом шестилетняя девочка. У столбов Сибирской заставы переселенцев с плачем встретили пятеро продрогших, вымокших от дождя детей. Каждый день ходили они встречать отца и мать. В дальнейшем, они вспоминали то время как самое страшное в их жизни.

Семья Тимофеевых сняла квартиру на улице Кузнечной в доме под вывеской: ”Садоводство Флора”. При доме был большой сад с оранжереями. Старик Флор был одинок и жил на втором этаже. Остальную площадь сдавал квартирантам. В любое время года горожане покупали у Флора цветы невиданной красоты. Он укладывал их в букеты и бутоньерки, перевивая лентами и цветной бумагой. Говорил Флор с сильным акцентом, был со всеми на редкость вежливым и обходительным. Истинный немец, он был большим любителем пива, и Сонины братья частенько по его просьбе привозили на тачке целый ящик бутылок с красивыми этикетками. Сдачу он великодушно оставлял им. Каждый праздник Флор преподносил Евгении Васильевне роскошный букет. Непривыкшая к такому вниманию, она смущалась, и тут же сажала Флора за праздничный стол.

Все, кроме больной Сони, даже восьмилетний Аркашка, днем работали, а ночами ходили разгружать вагоны. От голода спаслись, но в декабре скоропостижно умер отец. Расчистил двор от снега, прилёг отдохнуть и больше не встал. Ему было за 70, и тяготы последних лет были ему уже не по силам. Свидетельницей его кончины была одна малышка Соня, ещё не оправившаяся от болезни. Увидев смерть отца, она снова впала в беспамятство. Пришедшим с работы домочадцам пришлось взламывать дверь. Соня поправилась только весной, когда из окон потянуло пьянящим ароматом цветущей сирени.

Летом мать вместе с Соней поехала в Касли за оставленным у родственников добром. Увидев девочку, земляки крестились, поскольку думали, что ещё осенью она умерла. Когда Евгения Васильевна пришла в дом, где было оставлено имущество, родная тётка, глядя на вдову честными глазами, сказала: ”Что ты, Лёля, ничего вы у нас не оставляли”. ”Грешно обижать сирот”, - со слезами ответила им Евгения Васильевна. Мать с дочерью вернулись ни с чем.

Екатеринбург был наводнён беспризорными детьми, потерявшими родителей в бесчисленных бедствиях, обрушившихся на страну. Грязные, голодные, в убогой одежде, они ходили по улицам небольшими группами, стучали в ворота и просили: "Тётеньки, дяденьки, сотворите святую милостыню ради Христа!" Некоторые объединялись в шайки и воровали.

Часто беспризорники ночевали в больших мусорных ящиках, стоящих справа от входа в оперный театр, где сейчас красуются лепные львы. Евгения Васильевна не раз забирала к себе в дом этих мальчишек. Обременённая большой семьёй, лишившейся кормильца, сама полунищая, она старалась помочь несчастным детям: мыла их в бане, стирала и чинила их одежду, кормила, а наутро отводила в детский дом. Дети слушались добрую тётю, но из детского дома вскоре сбегали. Она снова мыла и кормила их, уговаривая вернуться в приют и учиться.

Евгения Васильевна с дочерями Дусей и Клавой в дни траура по Ленину.

Когда в январе 1924 года умер Ленин, Евгения Васильевна долго плакала. Совсем недавно свергли батюшку-царя, и вдруг человек, с именем которого люди связывали надежду на будущую счастливую жизнь, умер. Что ждёт страну в грядущем, матери было непонятно, и она страшилась за будущее своих детей.

Жизнь стала налаживаться…

Но, не смотря на все катаклизмы, постепенно жизнь стала налаживаться. Старшие дети устроились на работу, а младшие пошли в школу. Софию отдали в балетную студию при театре. Педагоги находили у неё большие способности. У детей и матери были прекрасные голоса. Вечерами, при свете лучины, они любили распевать хором на несколько голосов старинные песни, которых мать знала великое множество. Вскоре приобрели керосиновую лампу и корову. Летом Соня с Аркашкой каждое утро отводили корову в стадо, которое пастух вёл на луга, расположенные сразу за железной дорогой. Вечером дети встречали бурёнку.

Братья Николай с Василием после работы на стройке спешили в музыкальный кружок в клубе, что на улице Первомайской, и упорно учились играть на духовых и струнных инструментах. Особенно старался Вася. Вскоре оба уже подрабатывали в саду Вайнера, играя в оркестре на танцевальной веранде. Старший брат Николай не раз устраивал во дворе концерты, собрав всех соседских ребятишек. Доморощенный оркестр состоял из губных гармошек, бутылок, пил, ложек и гребёнок. Сам Коля исполнял ведущую партию на балалайке. Успех у соседей был грандиозный.

Евгения Васильевна вечерами работала контролёром в оперном театре, пристроив туда и дочь Дусю. В дальнейшем Дуся более полувека проработала в этом театре, к великому удовольствию родственников, которые имели возможность беспрепятственно и бесплатно попасть на любой спектакль, в том числе и гастрольный.

Младшие дети тоже подрабатывали в театре: Вася шил парики, а Соня с Аркашкой были статистами. Переодетая чертёнком с хвостом и рожками, Соня весело прыгала на сцене в опере ”Черевички”, а белокурому и голубоглазому Аркашке поручили роль маленького царевича Гвидона в ”Сказке о царе Салтане”. Специально для него сшили сапожки и украшенный блёстками кафтанчик. Симпатичного мальчика очень привечала прима тех лет черноокая красавица Фатьма Мухтарова.

Кроме многотрудных хлопот по хозяйству и воспитанию многочисленных детей, Евгения Васильевна, большая мастерица по выпечке хлеба, пекла булки на продажу, что в те времена повсеместно практиковалось. Соня помогала матери нанизывать на деревянный шест гирлянды свежеиспечённых калачей. Зимой такие гирлянды ненадолго выставляли на мороз, отчего те приобретали изумительный вкус.

Чтобы прокормить огромную семью, братья Тимофеевы время от времени охотились и рыбачили. За дичью далеко ходить было не надо - лес начинался сразу за железной дорогой, а река Исеть в те времена ещё не была загажена промышленными стоками и кишела рыбой. Часто объединялись несколько семей и на телегах со снастями и корзинами ехали к Царскому мосту или за плотину. Пройдя с неводом по мелководью, сразу набирали целый воз крупной рыбы. Мелочь выпускали. В те времена это не считалось браконьерством и властями не преследовалось. Для городской бедноты ловля рыбы в центре города было обычным делом. После удачной рыбалки стряпали рыбные пельмени и прямо во дворе устраивали угощение для всех соседей. Остальную рыбу клали на лёд в погреба.

Летом всем семейством ходили за грибами и ягодами и не возвращались, пока не заполнят все корзинки. Особенно много земляники было у Основинских ключей, а за малиной ходили к Шарташу, где были огромные труднопроходимые заросли этой сладкой ягоды. Осенью набирали полные возы клюквы на болотах за южной границей города. Однажды Соня так увлеклась сбором земляники, которая сплошным ковром пестрела на лесной поляне, что не заметила, как ногу обвила змея. Она даже не почувствовала боль от укуса. Брат Коля осторожно снял гадюку палкой, высосал яд из ранки и на руках унёс сестру в больницу. Нога распухла, но, к счастью, скоро всё прошло без последствий.

В редкие часы досуга, братья и младшие сёстры, отличные гимнасты, крутили на стоящем во дворе турнике замысловатые фигуры. Через много лет, перед самой пенсией, Соня, которая преподавала тогда товароведение в училище, продемонстрировала нерадивым ученицам несколько упражнений на брусьях, которые те не желали выполнять, сославшись на их сложность. Пристыженные девочки, глядя на пожилую женщину, ловко крутящуюся на брусьях, больше не отлынивали от уроков физкультуры.

По соседству с Тимофеевыми проживало семейство Футлик. Старик Футлик был, по-видимому, резником в еврейской общине, поскольку часто у их дома выстраивалась очередь соплеменников с курицами, предназначенными к ритуальному убиению. С внучкой старика Цилей, хорошенькой чернокудрой девочкой, Соня подружилась. У Цили было много игрушек, и девочки вместе подолгу вместе играли. Смышленая Соня быстро переняла у подружки идиш, и в дальнейшем не раз удивляла окружающих знанием этого языка.

Семья Тимофеевых в Екатеринбурге-Свердловске, 1926 год.

Дуся и Илья

Однажды Николай пригласил в гости своего друга Илью Грязнухина. Это был невысокий худощавый блондин с необыкновенно густой кудрявой шевелюрой. Не смотря на молодость, Илья успел повоевать в Гражданскую войну, на которую ушёл совсем мальчишкой - сиротой. Не раз он вспоминал, как приходилось идти в атаку одетым в женскую кофту и разные ботинки на одну ногу. Однажды, сразу после сражения, перед ними выступил сам Лев Троцкий. Выйдя из комфортабельного вагона бронепоезда, главкомвоенмор призвал бойцов в тот же день снова пойти в бой за правое дело и не щадить жизни в борьбе с врагами революции. Его речь была столь зажигательна, что уставшие бойцы с криком ”ура!” тут же рванулись навстречу пулям.

Мать Евгения Васильевна была очарована обаянием героического Ильи и сразу смекнула, что отбившуюся от рук дочь Дусю неплохо было бы выдать замуж за этого симпатичного парня. Илье тоже приглянулась статная и миловидная Евдокия. Однако строптивая девушка поначалу отвергла ухаживания Ильи. Она была влюблена в соседа Михаила Трушкова и тайком от домашних обменивалась с ним любовными записками. Записки эти она передавала через Соню, строго - настрого наказав ей хранить секрет. Но от проницательной Евгении Васильевны трудно было что-то утаить. Про роман дочери с Трушковым она быстро прознала и категорически его не одобрила, считая Михаила легкомысленным. Пару раз она даже отлупила непослушную дочь, когда та поздно возвращалась со свиданий.

Почти насильно мать заставила Дусю выйти замуж за Илью. Не смотря на возражения коммуниста Ильи, Дуся настояла на венчании. Было лето 1923 года, и воинствующие безбожники ещё не успели разрушить екатеринбургские храмы. Когда взволнованные новобрачные вышли из церкви, соседи и домочадцы засыпали их цветами. Цветов было столько, что молодые шли по ним, как по ковровой дорожке. Соня с Аркашей поддерживали длинную фату невесты. Была тёплая солнечная погода, и столы для гостей поставили прямо во дворе. Об этой весёлой свадьбе в семье помнили долго.

Мать оказалась права. Дуся прожила с Ильёй в мире и согласии более шестидесяти лет. Пережили и горе, и радости, и долгую разлуку, когда Илья от звонка до звонка воевал в Отечественную войну. Воспитали умницу-дочь. Правда, много детей, как у матери, Дуся иметь не захотела, памятуя о бесчисленных трудностях и раннем сиротстве, выпавшем им на долю.

Летом 1973 года супруги отметили золотой юбилей совместной жизни. Не смотря на неумолимое время, невеста в голубовато-зелёном платье поразила гостей неувядаемым обаянием, а седовласый жених держался с неизменным достоинством. Илья Иванович свято верил в торжество коммунистических идеалов. К его счастью, он не дожил до развала СССР и крушения всего того, чему он посвятил жизнь.

О своей первой любви Дуся не забывала, и время от времени в её глазах появлялась грусть. Михаилу Трушкову выпала трудная судьба. Во время войны он попал на Волховский фронт во 2-ю ударную армию, которой командовал генерал Власов. Армия попала в окружение, и Михаилу довелось хлебнуть и немецких, и советских концлагерей.

Николай и Лилия

Через год после свадьбы Дуси с Ильёй, объявил о своей женитьбе и Николай. Однажды в буфете оперного театра он увидел хорошенькую девушку-продавщицу в кружевном накрахмаленном кокошнике. Он сразу без памяти влюбился. Девушку звали Лилей. Она была латышкой, католичкой, семью которой занесло в Екатеринбург в годы Первой мировой войны. Они, как и многие в те годы, очень бедствовали, потеряв при эвакуации не только всё имущество, но и отца, а позже и любимого брата. Лилии тоже приглянулся высокий кареглазый Николай, похожий обликом и статью на царского офицера.

Взявшись за руки, влюблённые пришли к Евгении Васильевне за благословением. Невеста матери понравилась, но, узнав, что та другого вероисповедания, воскликнула: ”Как же так, сынок! Что же тебе не нашлось в лесу леса? Как я могу дать благословение! Ведь Лиля не нашей веры!” Тогда Николай с Лилией хором категорически заявили, что если им не разрешат соединить свои судьбы, они вместе повесятся. "Господь с вами! Зачем же умирать! Если уж так любите, женитесь и живите, милые вы мои детки!” – в слезах ответила им Евгения Васильевна. Вскоре сыграли скромную свадьбу. На этот раз обошлись без венчания.

Первое время две молодые пары и мать с остальными детьми жили в одной тесной квартире. Сразу же начались конфликты между невестками. Бойкая Дуся по поводу и без повода придиралась к скромной Лилии, а однажды довела её до слёз, высмеяв, как та, готовя селёдку, использовала сахар для приготовления заливки. Откуда Дусе было знать особенности прибалтийской кухни! Увидев расстроенную Лилю, мать спешно собрала всех, даже малышей, и строго – настрого предупредила: "Если кто-нибудь обидит Лилечку, тому очень и очень не поздоровиться. Лилечка теперь наша, и я люблю её не меньше, чем вас”. Дусе пришлось прикусить язык.

"Сохрани вас господь"

Вопреки бытующему мнению, народ в те времена был ещё очень религиозен. Когда по улице шёл священник, прохожие останавливались и со словами: "Здравствуйте, батюшка", - низко склоняли голову, пока он не пройдет. Служитель культа обычно отвечал: "Сохрани вас господь".

Однажды, придя из школы, Соня сказала: "Нам велели убрать в доме все иконы. Скоро будут ходить и проверять. Если найдут, исключат из школы". Тимофеевы не были религиозными фанатиками, но в бога верили и соблюдали все веками заведённые обычаи. Снять иконы и отказаться от бога - тяжкий грех, но что может сделать маленький человек против огромной государственной машины! Поплакав, мать со вздохом сняла с божницы образа и надёжно спрятала их. Она не хотела неприятностей своим детям. Да и господь учил смирению и долготерпению. Школьные борцы с религией не обманули. Они не раз заходили к Тимофеевым в самое разное время, проверяя их приверженность к новым порядкам.

Через непродолжительное время рядом со школой, где учились Соня и Аркаша, закрывали Богоявленский кафедральный собор. Прямо на площади на кострах жгли его богатое убранство. Дети стояли в толпе народа и с ужасом смотрели на это святотатство. Многие на коленях рыдали, взывая к небесам. Но равнодушная природа не спешила обрушить на богоборцев кары небесные.

Кремлёвский курсант

Василий Тимофеев, кремлёвский курсант, начало 30-х г.

Василий, средний брат, стремился успеть везде. Кроме основной работы на стройке, юноша подрабатывал в театре и в оркестре на танцах, а вечерами учился в школе и на курсах. Как и многие молодые люди тех лет, он был комсомольцем. Времени катастрофически не хватало, и он постоянно не высыпался. Ложась спать, он каждый раз просил сестёр разбудить его пораньше. А это было нелегко. Не раз Соне приходилось стаскивать его с кровати и даже поливать водой.

Однажды, закрутившись, Вася пропустил комсомольское собрание, и товарищи тут же пришли к нему домой жаловаться матери на нарушение дисциплины. Евгения Васильевна строго поговорила с сыном: ”Взялся комсомолить, так комсомоль!”

В 1926 году Васе подоспела пора идти в армию. Он с детства об этом мечтал и усиленно готовился. Когда пришла повестка, он бегом побежал в военкомат, но скоро вернулся с понурой головой.
- Что стряслось, Василёк, - бросилась к нему мать.
- Меня не берут из-за Сони.

В те времена освобождали от службы старших сыновей - кормильцев осиротевших семей, если были малолетние дети. Поскольку женатый Николай к тому времени жил отдельно, Вася остался за старшего. Соня, не спрашивая никого, побежала в военкомат.
- Дяденька, возьмите моего брата в армию, - плача обратилась она к дежурному офицеру.
- Успокойся, девочка, иди домой, пусть придет мама.

Евгения Васильевна тут же пошла в военный комиссариат и, подписав необходимые бумаги, вернулась домой. Вася поспешил в призывную комиссию, а, вернувшись, прыгал до потолка и, подняв на руки Соню, кружил её в воздухе: ”Спасибо, сестренка, я этого никогда не забуду! ” Слово он своё сдержал. В дальнейшем, когда Соня училась в техникуме и очень бедствовала, Вася посылал ей из армии ежемесячно небольшое пособие, без которого Соне пришлось бы совсем туго.

Васе повезло - за образцовые показатели в спортивной подготовке, прекрасное здоровье и достаточно хорошее по тем временам общее развитие, его отправили служить в Москву в Кремлёвскую роту. Кроме обязанностей по службе, он играл в кремлевском духовом оркестре на трубе. В 1932 году он успешно окончил школу младшего командного состава при Отдельной роте охраны УКНК. Вся семья очень гордилась Васей.
Однако, пока Василий служил, в семье Тимофеевых случилось горе.

Осиротели…

Евгения Васильевна всегда отличалась несокрушимым здоровьем и не болела даже насморком. Она не знала, что такое зубная боль. Когда у сына Васи заболел зуб, она причитала, глядя на его страдания: ”Васёк, разве зуб может болеть? Это же кость!” Рассказывали, что всех своих детей, кроме Софии, она рожала одна в бане, затем звала старших детей, мыла их всех и последняя возвращалась с новорожденным. Огромная семья держалась её заботами. И вдруг в январе 1927 года поздно вечером ей стало плохо. Спешно послали за доктором. Илья Иванович, не смотря на ночное время, побежал с рецептом в аптеку. Сонный аптекарь сослепу отпустил не то лекарство. Евгения Васильевна впала в беспамятство. Наутро её отвезли в больницу. Когда после работы дети пришли навестить мать, оказалось, что ту отправили в другую больницу в сорокаградусный мороз на санях в одном больничном халате, укрыв лишь двумя байковыми одеялами. Узнав, что состояние матери безнадёжно, дети забрали её домой.

На следующий день Евгения Васильевна умерла, окружённая шокированными домочадцами, до последней минуты не верившими, что такая ранее здоровая, энергичная, совсем не старая женщина может так рано и неожиданно покинуть этот мир. Вся в слезах, Дуся велела Соне срочно известить о смерти матери родственников, живущих за два квартала. Вне себя от горя, Соня, которой тогда было всего 11 лет, схватила шаль и в чём была, выбежала из дома. Был лютый мороз, и она поморозила себе кисти рук. До конца жизни суставы на её пальцах так и остались утолщённым. "Не успела мать умереть, а мы уже угробили девку”, - с горечью воскликнул Илья. Он, круглый сирота, любил Евгению Васильевну как мать и горевал не меньше родных детей. Все хлопоты по похоронам он взял на себя.

Новопреставленную отпели в Крестовоздвиженской церкви. Когда траурная процессия вышла из храма и проследовала к катафалку, стоящему в некотором отдалении, на священнослужителей набросилась группа воинствующих безбожников. Подхватив рясы, служители культа едва успели убежать под улюлюканье зевак. Похоронили Евгению Васильевну на Ивановском кладбище рядом с могилой мужа. В 30-х годах на этом месте была построена тюрьма.

Соня

Все хлебнули лиха через край. Из любимой младшей дочери Соня вмиг превратилась в никому не нужную круглую сироту. Мать ей заменить никто не мог. У братьев и сестёр было много своих проблем, и они сами ещё нуждались в материнских наставлениях. Первым делом, Дуся запретила Соне посещать балетную студию, посчитав это ненужным баловством. О расставании с балетом Соня жалела до конца жизни. На одиннадцатилетнюю девочку возложили столько обязанностей по хозяйству, что на учёбу времени почти не оставалось. Однажды Дуся, рассердившись за что-то на Соню, бросила в печку её учебники. Однако вопреки всему, семилетку Соня окончила очень прилично, поступила в техникум и сразу же ушла в общежитие, не смотря на возражение сестры, которая предпочитала держать ее нянькой и прислугой.

Кроме старенького платьица и тапочек у Сони ничего не было. Чтобы выжить, она вечерами работала поломойкой и ночным сторожем в столовой. В общежитии жили 50 человек в одном не отапливаемом спортивном зале. Паровое отопление так и не наладили, а печи не разрешались из-за опасности пожара. По ночам учащихся часто поднимали по тревоге и вели расчищать от снежных заносов железнодорожные пути. Они работали на морозе в пальтишках "на рыбьем меху” и худой обуви. Нередко вместо занятий их посылали стеклить строящиеся цеха Уралмаша. Вспоминая свою юность, мама удивлялась, как в таких жёстких условиях никто не заболел. Все были закалёнными, не привыкшими к удобствам, полными энтузиазма и веры в светлое будущее.

Соня Тимофеева, 30-е годы.

После окончания техникума Соню направили в Нижний Тагил, где она прожила последующие 40 лет. На закате жизни Соне, единственной из всех её братьев и сестёр, опять довелось пережить смену исторической формации в стране, уже вторую на её веку. Для одной жизни это слишком много. Приспособиться к новым условиям её семья не смогла, и Соня умерла в бедности и болезнях, не дожив четыре месяца до 90 лет.